Сложно судить о художественной ценности полотна, не будучи экспертом в кино. Батальные сцены «Казахского ханства» сняты красочно, натуралистично, в духе модных американских сериалов вроде «Игры престолов». Тут и отрубленные конечности, и фонтаны крови, и истошные предсмертные крики.
При этом актеры играют, словно в театре: мужчины говорят переливчатым баритоном дикторов Казахского радио, женщины в кимешеках то и дело воздевают руки к небу со слезами на глазах.
С этнографической точки зрения картина в чем-то познавательна. Поглядеть на уклад казахских племен, живших шесть веков назад, всегда интересно. Тем более что костюмы и предметы быта выглядят оригинально и в то же время убедительно – художникам надо отдать должное. Сцена ночной беседы Шайбаншаха с одной из своих жен в кибитке навевает ассоциации с классическими произведениями казахской литературы: тут и багряные отсветы костра, и по-восточному тонкая чувственность движений, и брошенные искоса взгляды. В конце сцены недовольная поведением хана жена разворачивается и уходит. Открыто свой гнев выразить она не смеет, но ярость слышна в звоне ее серебряных украшений.
Хороши и некоторые другие эпизоды фильма. Во время охоты хан сталкивается лицом к лицу со сбежавшим из клетки львом и решается вступить в поединок со зверем. Актер Досхан Жолжаксынов сумел совершенно точно передать чувства стареющего степного владыки. Запыхавшись, он пытается отдышаться. Лицо дрожит: повинуясь привычке встречаться с опасностью лицом к лицу и желая испытать себя на прочность, хан подавляет свой страх. Затем следует схватка, снятая достаточно динамично и с применением компьютерной графики. Здесь проявился режиссерский опыт Рустема Абдрашева и его художественный талант.
Кто даёт взаймы съёмочной группе «Казахского ханства»
Режиссер сериала «Казахское ханство» Рустем Абдрашев рассказал Forbes Kazak... →
В остальном, однако, картина спорна. Начать хотя бы с того, что в фильме эксплуатируются шаблонные народно-эпические схемы гендерных взаимоотношений. Мужчины защищают родную землю, женщины стряпают и воспитывают детей. Наверное, так оно и было в XV веке. Вряд ли кто-то тогда задумывался о гендерном равенстве – не только на территории Дешт-и-Кипчака, но и в Западной Европе. И если бы создатели фильма изобразили такой уклад с позиции исследователей, проникающих в глубину собственной истории, фильм был бы примечателен. Однако торжественность звукового сопровождения, одномерность характеров главных героев, однозначность оценки исторических событий – словом, общий тон картины явно возвеличивают нравы эпохи возникновения Казахского ханства.
Это ведет к тому, что современный казах себя во всех этих героях минувших дней узнает. Один из центральных протагонистов – сын Жанибек-хана Касым, например, во время пира у хана Могулистана Есен-буги с явным наслаждением наблюдает за танцами наложниц, смеряя их нахальным раздевающим взглядом. В остальном этот молодой человек – просто образец традиционной казахской нравственности. Он смел, несколько наивен, уважителен к старшим, но не боится взять на себя ответственность в критических ситуациях. В общем, настоящий удалой джигит. Закономерно возникает вопрос: получается, и его овеществленное отношение к женщинам – тоже нормально? А если нет, то почему во всем остальном он так похож на современников казахстанской независимости образца 1991 года?
Понятно, что фильм «Казахское ханство» транслирует определенную точку зрения на историю Степи. Понятно, что идея его создания родилась отчасти под давлением внешних факторов (вспоминается история с Путиным на «Селигере», где тот сделал неоднозначный комплимент своему казахстанскому коллеге за впервые созданную казахскую государственность). Эта картина идеологически формирует доколониальный фундамент современного казахстанского государства. Она отражает попытки казахстанской элиты отмести гипотетические территориальные и иные притязания северного соседа. И если воспринимать «Казахское ханство» как ответ на внешнюю угрозу, пускай и призрачную, то, пожалуй, фильм транслирует за границу правильный посыл: «но-но-но, Mr Putin!»
Что получилось из «Казахского ханства»
В Алматы состоялся закрытый показ режиссерской версии кинофильма «Казахское... →
Однако массово смотреть-то «Казахское ханство» если и будут, то только здесь. Молодые казахские ребята посчитают, что раз наши предки держали по несколько жен, значит, и нам можно. Девушки вздохнут о своей незавидной доле, смахнув слезу платочком. А аксакалы в очередной раз похлопают друг друга по плечам, самодовольно дивясь своей ловкости: как ловко, мол, мы все это придумали.
Никто из них при этом не станет объяснять широким народным массам, что все это было много веков тому назад, что между теми казахами и нынешними казахстанцами пролегло бесчисленное множество исторических событий. Кочевая цивилизация безвозвратно ушла в прошлое. В понимании тех же Жанибека и Керея нынешние казахи вряд ли таковыми бы являлись. Мы стали жить оседло, у нас появилась литература, какая-никакая наука, сегодня мы строим капиталистическую республику. Да, история была полна кровавых страниц: вряд ли в XV веке наши предки могли представить себе упразднение ханской власти, царские земельные реформы, коллективизацию, колоссальное ассимиляционное давление и прочие национальные злоключения. Те казахи были другими, их мир исчез. Признавать это ужасно больно – это как навсегда проститься с родными людьми. Но их – наших предков – надо отпустить. Они заслужили покоиться с миром.
При этом, конечно же, надо снимать о нашем прошлом кино, надо знать, что представляла собой конно-кочевая цивилизация. Но зачем же имитировать преемственность? Да и вообще – нет ли более важных занятий, чем попытки пришить к кобыле хвост? Думается, что для многих кинематографистов события XV века интересны лишь потому, что мифологизация этих событий для репутации относительно безопасна. Кто же знает, что было шесть веков назад, если даже компетентных историков у нас почти не осталось?
При этом в нашем совсем недавнем прошлом – куча тем для размышлений. Голод начала тридцатых годов, например. Этот голод, собственно, и был одним из гвоздей, вбитых в гроб традиционного казахского социума.
Ермек Турсунов не будет режиссёром сериала «Казахское ханство»
Во вторник, 10 марта, известный режиссер Ермек Турсунов опроверг в беседе с... →
Травмы тридцатых до сих пор не залечены, опыт тех лет до сих пор не переосмыслен. Между тем, он оказал на формирование современной казахстанской нации гораздо большее влияние, чем приключения Жанибека и Керея. На эту тему написано несколько художественных произведений, все еще ждущие экранизации, и документальная проза.
Один из исследователей темы голода – Валерий Михайлов, написавший книгу «Хроника великого джута». В этой книге автор приводит множество воспоминаний очевидцев голода. В числе собеседников Михайлова был и поэт Гафу Каирбеков, вспоминавший свои разговоры с классиком казахской советской литературы Габитом Мусреповым. Вот отрывок из воспоминаний Гафу Каирбекова, записанных Михайловым:
«За аулом Аулие-Коль в степи начался буран. Тучи снежной пыли застилают солнце, переметают дорогу. Сбились они с пути, лошади встали. И вдруг Мусрепов замечает: в стороне что-то торчит из сугробов, словно корявые сучья саксаула. Он соскочил с саней и подошел. Под снегом лежали трупы людей. Вперемешку, вповалку. Зашагал дальше и увидел трупы, собранные в кучу и уложенные штабелями. «Они были, как вышки на пикетах… – сказал Габен. – Благодаря им и отыскали дорогу, трупы высились по обеим ее сторонам. Ничего страшнее я не видел…»
Тут Мусрепов тяжело передохнул и продолжил: «Слава Аллаху, нам не попались навстречу люди, иначе ни от лошадей, ни от нас самих ничего бы не осталось. Мы это поняли. И про себя еще раз поблагодарили председателя исполкома за то, что едой обеспечил, дал для коней овса. Пропали бы… Я всегда поминаю добрым словом его дух, что давным-давно покоится в лучшем мире…»
Выбрались они из сугробов и поехали по этой дороге мертвых. Впереди лежали совершенно пустые аулы. Проводник из местных называл номера этих селений – номерами только и отличались: нигде не осталось ни души. Подъехали к необычному для глаз казаха городку из юрт. С началом коллективизации множество таких возникло по степи. Юрты составлены зачем-то в ряды, и на каждой номер повешен, словно бы это городской дом на городской улице. Кибитки просторные, новые, из белой кошмы – кучер пояснил, что совсем недавно их у местных баев отобрали. Еще два-три месяца назад, добавил он, здесь было многолюдно. Теперь же стояла мертвая тишина. Ни звука, только поземка шуршит. Мертвый город из белых юрт на белом снегу».
Очевидно, тема голода болезненна для казахстанцев. По определенным внешнеполитическим причинам о ней говорить громко не принято. Все это делает ее только более важной для художественного осмысления именно сегодня. Блокбастеров же о нашем великом средневековом прошлом снято было уже несколько. И дай бог, чтобы они воспринимались казахстанцами легковесно, а не способствовали росту ксенофобских настроений. Гордыни у нас и так предостаточно, а вот покаяния – друг перед другом, в первую очередь – за доносы, расстрелы, ссылки так и не прозвучало.
