Глубокий, потому что он происходит не на методическом, а именно на методологическом уровне. Это очень похоже на кризис физики начала ХХ в., когда она физически натолкнулась на нефизические явления. Но она с честью вышла из этого положения, разработав новые системы понятий, посредством которых смогла физически описывать и интерпретировать нефизические по своей природе процессы и тем самым так распространить своё влияние на остальные науки, что Ортега-и-Гассет, испанский философ, вполне правомерно назвал это влияние «империализмом физики». Чего не скажешь в настоящее время про «перестроечную» историческую науку. Она отказывается от методологического наследия Маркса, но по-прежнему претендует на целостность и автономность. Что из этого получается? Она обращается к терминологии социогуманитарных дисциплин Запада, но фактически руководствуется при этом учением об общественно-экономических формациях, которое стало «жить с лёгкой руки» Бухарина и других деятелей большевистской партии, весьма вольным образом излагавших суть марксистской философии. Она механистически использует термины западной науки, наполняя их псевдомарксистскими и марксистскими смыслами. Получается, конечно, оригинально, но, к сожалению, бессистемно.
Исторические исследования как бы «процветают», а историческая наука гибнет безвозвратно. Речь не идёт, конечно, о том, что бы истории как науке зациклиться на методологическом наследии Маркса. Просто необходимо помнить, что именно это наследие преобразило историю, сделав ее целостной и обособленной наукой. Поэтому, чтобы сохранить историческую науку в её развитии, когда марксизм более неприменим в познании истории, мы должны разработать новую методологию истории, хотя бы функционально аналогичную марксистской, естественно, используя достижения современной общенаучной методологии.
