Трудности перехода

Следующие президентские выборы станут первыми в суверенном Казахстане, когда в списках кандидатов не будет Нурсултана Назарбаева. Таким образом, страна вступила в период политического транзита, давно ожидаемого (все последнее десятилетие международные рейтинговые агентства называли неопределенность с передачей власти одним из основных рисков инвестирования в Казахстан), но все равно вызвавшего некоторый шок как внутри страны, так и в регионе. Примечательно, что в день объявления о досрочном сложении с себя президентских полномочий Назарбаев предварительно (за пару часов до выхода в прямой эфир) позвонил и сообщил о своем решении всем президентам стран ЕАЭС, а также главе Узбекистана Шавкату Мирзиееву.

Практически все ведущие мировые СМИ посвятили событию редакционные или аналитические статьи. Finanancial Times, назвав экс-президента Казахстана просвещенным авторитарием, напоминает, что до 2017 года в страну было привлечено $147 млрд иностранных инвестиций – лишь в 3 раза меньше, чем в девятикратно большую экономику России, и что подушевой ВВП сегодня составляет более 90% от российского, хотя на момент развала Союза равнялся лишь 30%. В материале также отмечается, что западные партнеры надеются увидеть в итоге Казахстан более приблизившимся к правовой демократии, чем к династийному авторитаризму.

The Economist пишет, что обычно авторитарные лидеры покидают власть в результате переворота или после смерти, но казахстанский выбрал третий путь и его добровольная отставка, хоть и неполная, «знаменует конец эпохи не только для Казахстана, но и для всего региона: г-н Назарбаев был последним оставшимся у власти лидером советской эпохи».

«Важно отметить, что он следовал конституционной процедуре до буквы и впервые за 20 лет не настаивал на досрочных выборах. Это усиливает легитимность его временного преемника и запускает процесс преемственности, доказывая, что он выбрал эволюционное развитие для Казахстана, а не революционное», – пишет Кейт Маллинсон из Chatham House. Но, как и другие авторы, она считает, что реальная передача власти еще впереди.

В Asia Times Наргиз Касенова, старший научный сотрудник Центра исследований России и Евразии при Гарварде, отмечает, что эта «полуотставка» напоминает о покойном Ли Куан Ю и очень отличается от досрочного сложения полномочий Борисом Ельциным: «Сингапур всегда был главным источником вдохновения для Назарбаева, который высоко ценил Ли. Эффективный и высокоуважаемый в стране и за рубежом, Ли возглавляет короткий список лидеров, благодаря которым авторитаризм выглядел хорошо». В Казахстане, считает политолог, была создана политическая система, которая сочетает технократическое управление в сингапурском стиле с феодальной лояльностью. В итоге, по ее мнению, «Казахстан добился определенного прогресса в укреплении профессионального государства», но в отличие от Сингапура «не создал сильных институтов вроде конкурентоспособных политических партий и независимой судебной системы». «Это сделает политический переход особенно трудным, потому что на этом пути необходимо будет создавать институты», – пишет Касенова, указывая, что некоторая децентрализация власти кажется неизбежной.

Впрочем, отличие казахстанского транзита от сингапурского еще и в том, что тот происходил на фоне мощного роста международной значимости и конкурентоспособности страны, а наш – в период ослабления экономического роста и усиления социальных проблем. В комплексном социально-экономическом анализе Казахстана, подготовленном в прошлом году Всемирным банком, говорится о значительном росте бедности в стране после падения цен на нефть. Если в течение 10 лет, до 2013 года включительно, реальная зарплата росла на 7,7% в год и это стало главным фактором массового снижения бедности (доходы наименее обеспеченных 20% домохозяйств выросли на 90%), то в 2015-м уровень бедности (живущие на сумму менее $5 в день) увеличился почти на 6%, что привело к увеличению числа бедных почти на 1 млн человек.

Согласно расчетам ВБ, поначалу активно росла доля среднего класса (живущие на $10–50 в день) – с 8,5% в 2006 году до около 25% в 2015-м. Однако после падения цен на нефть тенденция развернулась. В неф­тяных регионах средний класс сократился почти на 10%, в Астане и Алматы, где он составлял почти половину населения, – на 13%, сведя на нет рост пяти лет.

Аналитики ВБ утверждают, что Казахстан не смог в отличие от некоторых других ресурсных стран преобразовать природный капитал в человеческий и социальный. «Разложение экономического роста за 2001–2010 годы показывает, что часть роста ВВП, обусловленная изменениями в росте капитала, занятости и качестве человеческого капитала, равна 80% в Индонезии и 70% в Малайзии, но всего лишь 30% в Казахстане», – говорится в исследовании.

Тают и собранные в период бума нефтедоллары. В 2016 году сбережения в Национальном фонде составляли около 45% ВВП в валютных активах, хранящихся преимущественно в иностранных государственных облигациях. «Однако в результате бюджетного дефицита, сформировавшегося за 2010–2016 годы, и девальвации тенге в 2015 году у государства образовался общий правительственный и гарантированный государством долг, который удвоился до 20% ВВП. Таким образом, чистые финансовые активы правительства составили 25% ВВП в 2016 году. Так как правительство продолжило использовать сбережения Национального фонда, а также учитывая эффект от укрепления тенге, чистые финансовые активы снизились до 16% в 2017 году», – говорится в анализе. По оценке ВБ, с такими тратами чистые финансовые активы могут быть практически полностью истощены через 5–10 лет. «Последствия падения цен на нефть выявили неспособность Казахстана реагировать на меняющиеся условия рынка из-за приостановления структурных реформ в периоды высоких цен на нефть», – резюмируется в докладе.

Схожая, хотя и не столь резко артикулированная картина дается в Transition Report 2018–2019 Европейского банка реконструкции и развития, презентованном в конце февраля в Алматы. По снижению ПИИ в процентах к ВВП в течение последних 10 лет Казахстан попал в топ-5 стран ЕБРР, продолжает увеличиваться количество плохих кредитов и не растет, несмотря на значительные средства, потраченные на помощь частным банкам, кредитование бизнеса. В индексе устойчивости рыночной экономики, состоящем из шести показателей, Казахстан уступает Грузии в качестве регулирования и интегрированности, Беларуси – в экологичности и инклюзивности, Армении – в гибкости, России – в конкурентоспособности и инклюзивности. В итоге общее место в рейтинге – 20-е среди 38 развивающихся экономик.

Несмотря на то что рост ВВП более или менее восстановился после стагнации 2015–2016 годов и в 2017–2018 годах составлял 4%, это не особенно сказалось на росте благосостояния населения в целом. Связано это также с особенностями демографии и рынка рабочей силы. Так, в Казахстане производительность, исчисляемая как отношение ВВП к количеству работающих, выросла с 2012-го по 2017 год на 2,49%, а ВВП на душу населения – лишь на 1,8%. В то время как в Кыргыз­стане, например, эти показатели оказались значительно выше – 5,04 и 3,29% соответственно.

Возвращайтесь к нам через 4 недели, к публикации готовится материал «Как сеть клиник «Diaverum Казахстан» за восемь лет выросла в шесть раз »